Баллада об ушедших на задание. Дот - Страница 117

117

- Ваша система хороша, барон, - сказал Алексей Иннокентьевич, садясь в воду и тяжело дыша; пусть думает, что я уже обессилел. - И все же признайте, что дело не только в том, что удача от вас отвернулась и густо обсели оводы. Вы забыли о самом главном.

- Даю вам ровно три минуты на передышку, - засек время Хальдорф. - Так о чем же я забыл?

- О блокировке.

Хальдорф расхохотался: он с ходу уловил простенькую хитрость Малахова, но не боялся ее.

- Будь у вас блокировка, - продолжал Алексей Иннокентьевич, уже уверенный, что ловушка сработала, - вы бы не остались к шестидесяти годам у разбитого корыта. Ну подумайте сами: кому вы будете нужны со своей прекрасной системой воспитания кадров, если самих кадров нет, если они ждут в своей глубокой конспирации, не зная, что концы веревочек сгорели.

- Яма для простаков, - подтвердил Хальдорф подозрения Малахова. - Но я вам отвечу. Глядите. - Он достал из-под плаща плоскую металлическую коробку, напоминающую большой портсигар. - Здесь есть все. Самое главное. А если потеряю и это, в Германии есть еще один дубликат. Удовлетворены?

Вот мы и вышли на последнюю черту, понял Алексей Иннокентьевич. И если раньше я мог сомневаться, убьет он меня или нет, то теперь варианты исключены.

Завал еще не был разобран до конца, но за слабым заслоном кирпичей уже слышался шум воды в той части коридора. Возможно, достаточно толкнуть преграду - и путь будет свободен.

Пора.

И все же Алексей Иннокентьевич опоздал. Что-то случилось - и несколько мгновений выпало из его памяти. Впечатление было такое, будто он долго спал, стоя на четвереньках, и во сне упал на кирпичи лицом. Руки не слушались. Куда им было оторвать от камней это тело! Там, куда попала пуля - в спине слева - лежал огромный булыжник.

Ах, так это пуля! - понял Алексей Иннокентьевич, и откуда-то задним числом выплыло воспоминание о страшном, как обвал, грохоте выстрела. Ах, так это только пуля… В спину, выходит, стрелял… сволочь…

Алексей Иннокентьевич все же приподнялся, привалился к стене плечом… Положив включенный фонарик, Хальдорф набивал патронами обойму своего вальтера. Он доставал патроны из кармана плаща, суетливо тыкал их, не попадая сразу. Вот оно как: забыл, выходит, что отстрелялся, пока удирал от разведчиков, и что в пистолете оставался только один патрон…

Хальдорф заметил, что Малахов шевельнулся, повернул голову… взгляды их встретились… В его глазах промелькнул ужас, он глянул на грудь Малахову, где расплывалось темное пятно, потом опять в лицо, вдруг словно очнулся и стал забивать обойму в рукоять, но она не входила, а он не мог опустить глаз, чтобы поглядеть, в чем дело, и все смотрел прямо в глаза Малахову, а тот надвигался на него, держал его своим взглядом - все ближе, ближе…

Потом Алексей Иннокентьевич долго сидел возле прохода в завале. Было темно, но он не жалел ни об утонувшем фонарике, ни о пистолете, который тоже куда-то завалился. Я сделал свое дело, шептал он.

Потом он вспомнил о разведчиках. Вспомнил, что был занят только собой, а о них не думал - и от этого ему стало стыдно. Он встревожился. Забытое, тяжелое, но сладостное чувство ответственности вошло в него душевной тревогой, наполнило всего и даже выплеснулось наружу; даже воздух, гудящий от падающей, льющейся отовсюду воды - и тот насыщался этой тревогой, поляризовался ею.

Алексей Иннокентьевич ощупал грудь, плечо. Пуля прошла чуть пониже ключицы. Крови было немного, да и сам он притерпелся.

Как же я мог забыть о них, думал Алексей Иннокентьевич, забираясь в проход. Вода уже поднялась и сюда, но стояла еще довольно низко, так что можно было пробраться не захлебнувшись. Алексей Иннокентьевич выбил в конце прохода последние кирпичи и выбрался на ту сторону завала. Посидел, вспоминая, как далеко главный выход. Кружилась голова, и все время чудился какой-то свет то сбоку, то сзади.

Алексей Иннокентьевич сполз в воду. Идти уже было невозможно - и он поплыл. Мысли у него при этом вдруг прояснились, он знал, что и как ему делать.

Он подплыл к месту, где вода подступала под самый потолок коридора и между водой и потолком метались только огромные воздушные пузыри. Лестница на поверхность была где-то здесь: может быть, совсем рядом, а может, и подальше. Алексей Иннокентьевич в последний раз набрал побольше воздуха в грудь, нырнул и поплыл вдоль правой стены коридора, касаясь ее при каждом гребке, чтобы не пропустить дверь, ведущую наверх, если только она ему попадется.

20

Проще всего получилось у Ярины и Рэма. Они спрыгнули с вездехода первыми и добежали до двери в шлюзовую еще до того, как раздались выстрелы; никто не обратил на них внимания. В шлюзовой было пусто. 3to был чистый, но довольно темный сарай, добрую треть его занимал стационарный компрессор; тут же был шлюзовой стенд. Хозяйство на удивление примитивное.

Рэм заложил дверь ломом и сел возле окна на коробку с инструментом. После вчерашнего ушиба он держался неестественно прямо. Массаж снял боль, вернее, сделал ее терпимой. Двигаться приходилось осторожно.

Рэм сразу определил, что позиция эта никудышная. Сектор обстрела узкий, часть двора закрыта штабелем пустых ящиков Но выбирать не приходилось. Рэм закурил и по перекатам пальбы пытался угадать, как протекает бой. Несколько раз в поле его зрения появлялись эсэсовцы, однако Рэм не стрелял: сейчас это не входило в его задачу, только могло ее осложнить.

Ярина подошел к нему как раз в тот момент, когда вездеход, делая второй круг по двору, задел ящики. Штабель рухнул, и панорама двора полыхнула им в глаза солнечным ослепительным блеском.

117