А сколько за Хальдорфом водилось еще не раскрытых дел, этого, пожалуй, кроме самого штандартенфюрера, никто не знал.
Год назад ситуация была проще. И перспективней. Смогли установить, где расположена разведшкола. Затем внедрили в нее своего человека. Это был парень обстоятельный, флегматик, из белорусов; такой шага неосторожного не сделает, не сгорит на пустяке. Его не прижимали сроками, он и не спешил: присматривался, изучал людей. Первые два сообщения поступили вовремя, третьего не дождались. Это еще не означало провала. Ведь могли измениться обстоятельства, скажем, перекрыт канал связи. На такой случай - и только на этот единственный - существовала резервная связь через глубоко законспирированную явочную квартиру. Для всех остальных операций, даже в самых крайних вариантах, она была неприкосновенна. Это вовсе не означает, что в явках не было недостатка, и контрразведка вполне могла позволить себе такую роскошь. Напротив! Именно в этом городе каждая явка создавалась необыкновенно трудно, а существовала недолго, если сравнивать со среднестатистическими цифрами. И все-таки ее держали законсервированной - так была важна операция, которую она подпирала.
На связь пошел опытный разведчик. Ему повезло с транспортом: он прибыл в город почти на сутки раньше намеченного срока, но не явился на явку сразу, а решил понаблюдать за нею, хотя это и не предусматривалось инструкцией. Около полудня в квартиру вошел мужчина с тяжелой дорожной сумкой. На нем было цивильное платье, висевшее нескладно - явно с чужого плеча; да и по выправке он был кадровый военный. В квартире неизвестный задержался недолго. На этот раз сумка была значительно легче, однако по-прежнему не закрывалась - что-то не вмещалось в ней. Разведчик пошел следом. Почти догнав неизвестного, он разглядел, почему не закрывалась сумка: там стояли немецкие термосы, из таких кормили весь вермахт. А еще через два квартала человек с термосами вошел в проходную казармы…
Искать дополнительные подтверждения, что на явочной квартире враги держат засаду, было рискованно, да и вряд ли имело смысл. Предоставленный самому себе, разведчик все же установил, что на прежнем месте разведшколы Хальдорфа уже нет. Куда она передислоцировалась - не знали до сих пор.
И вот теперь Малахов возвращался к себе в Смерш со специальным заданием: обнаружить и уничтожить «заведение» фон Хальдорфа. Его освобождали от всей текучки; дела, которые он вел, надлежало передать другим сотрудникам; наконец его наделили полномочиями, какими не всякий генерал мог бы похвастать, но в этом Малахов не обольщался: жизненный опыт ему подсказывал, что в девяти случаях против одного даже на войне решают знакомства, умение обаять собеседника и, уж конечно, счастливый дар попадать к нужному человеку в минуту его удачи. А на всякую бумажку, даже самую «железную» и неотразимую с виду, найдутся десятки параграфов и уважительных причин, чтобы почти по закону эту бумажку проигнорировать.
Формула «обнаружить и уничтожить» означала, что задание не чисто разведывательное, а разведывательно-диверсионное, с акцентом на вторую часть.
- Недавно мы получили копию интересного документа, - сказал Малахову работник Комитета. - Из него следует, что Хальдорф имеет план эвакуации. Мы знаем точный адрес, куда переедет разведшкола: это в Германии, достать там Хальдорфа, как вы сами понимаете, будет несравненно сложней. Хотелось бы, чтоб этот адрес нам уже не понадобился… Нам известен и срок эвакуации: первый день наступления армий вашего фронта. То есть он может не ждать, как сложатся дела, чья возьмет, и немедля уносить ноги. Повторяю: в первый же день нашего наступления. Времени у вас в обрез. Придется форсировать события.
Он не имел права назвать Малахову дату наступления. А то и сам не знал - это скорее всего. Но какие-то сроки, близкие к действительным, здесь должны быть известны, подумал Малахов - И комитетский полковник, словно прочитав его мысли, кончил:
- Хорошо бы в недели две, ну в три уложиться…
- Это нереально, - сорвалось у Малахова; он тут же спохватился и постарался сгладить впечатление. - Вот если бы знать, где школа, хотя бы приблизительно, тогда другое дело…
- Если б нам был известен почтовый адрес барона фон Хальдорфа, - холодно, раздельно произнося каждое слово, сказал работник Комитета, - операция была бы поручена не контрразведчику Малахову, а специалистам-боевикам. Диверсантам. И дали бы им на все не три недели, а три дня.
Ну, это ты загнул насчет трех-то дней, подумал Алексей Иннокентьевич, но вслух сказал уставное:
- Виноват, товарищ полковник.
- Надеюсь, это не форма… надеюсь, вы действительно осознали свою неправоту. - Полковник все еще глядел в сторону, однако он уже остыл. - Сам понимаю, что срок - во! Так ведь не с потолка его берем… Ну ладно, если уж совсем откровенно… Месяц у вас есть, подполковник. Но это предел!
- Спасибо.
- И еще… Требовать от вас этого мы не можем - вот уж что действительно было бы нереально! - и все же: если дотянетесь до агентуры фон Хальдорфа…
- Понимаю…
- Ведь столько заноз он в нашем теле оставил. Сейчас их не чувствуем, а потом не один десяток лет гнить будут…
Месяц - это, конечно, жалкий срок, думал Алексей Иннокентьевич, глядя на проплывающие мимо неухоженные поля. Но если поглядеть с другой стороны - это ведь тридцать дней! семьсот двадцать часов!…
Он попробовал произнести мысленно: «Аж семьсот двадцать…», но пафоса не получилось. Цифра была какая-то жалкая, неубедительная. Вот если б за тысячу - еще куда ни шло… А может, на часы не стоило переводить? Сразу чем-то скоротечным повеяло; вот и прикидывать стал, сколько часов уже потерял на эту дорогу и еще потеряет; другое дело самолет - уже был бы на месте, уже бы что-то затевал…