Баллада об ушедших на задание. Дот - Страница 85

- Все ничего, только… голо очень, - сказал капитан Сад, силясь вспомнить, откуда глубокая царапина на кожухе его «цейса»; заклеить бы надо, больно хороший бинокль.

- Думаете, не подступимся?

- Почему же. Только зубов нам наломают - это факт.

- Будет жаль, если мы ошиблись.

- Да. Но я уверен.

- Собственно говоря, для уверенности оснований не густо. Одна антенна. Вполне может оказаться какая-нибудь заурядная фашистская радиостанция. - Малахов, даже не глядя на капитана, почувствовал внутреннее движение в нем, усмешку, что ли. - Я чего-то не вижу, Володя? Если не секрет v- подскажите.

- Ландшафт…

- Ландшафт?… Вы имеете в виду этот прелестный луг?

- Там, где он был прелестным, - свежая порубка. Чтобы обеспечить сектор обстрела.

- Ловко.

Капитан Сад понял, что это похвала его глазу, и пренебрежительно хмыкнул в ответ, хотя в душе был польщен. А вообще-то хвалить было не за что, дело обычное, как говорится: этот хлеб едим. С лета сорок первого года, день за днем, по многу часов подряд он изучал немецкие позиции; сотни их прошли перед ним; и такие «технические детали», как секторы обстрела, он регистрировал уже автоматически, почти без напряжения мысли: просто констатировал очевидный факт - и только.

Кстати, психологию немцев, их привычки, регламент, - не говоря уже о тонкостях и вариациях их фортификационного искусства, - капитан Сад знал, наверное, лучше, чем свое российское, которое было под боком, привычное и незаметное для глаза, как родная улица. Свое было частью его жизни, и потому предполагалось, что уж это он знает тем более. Но свое он не изучал, над своим не думал ночами, не искал в нем закономерности, слабые точки и болевые узлы. Оно ему не нужно было. Свое изучают, чтобы совершенствовать и строить. А капитан Сад изучал, чтобы вернее уничтожать. Такая у него была работа.

Малахову замок очень понравился, хотя в бинокль он был не так пригож. Собственно говоря, это был вовсе никакой не замок, а шляхетская усадьба с многочисленными службами и двухэтажным особняком. «Псевдоклассический ампир», - с удовольствием - не все вытравила из него война! - определил Алексей Иннокентьевич. Но башня была настоящая, из дикого камня, не испорченная зубцами и балкончиками. Ее чистый контур аккумулировал в себе столько истинно замковой величавости и гордыни, что ее с избытком хватало на весь ансамбль. Башня объединяла и облагораживала его.

Службы, флигеля и конюшни разглядеть было непросто даже в бинокль: их почти закрывала высокая стена из того же камня. Стена была, очевидно, декоративная, но тем не менее, даже имея сорокапятку, здесь пришлось бы повозиться. Службы стояли серые, с замшелыми крышами; только панский дом был подремонтирован недавно.

В замке не было видно ни души. Может быть, он не привлек бы внимания разведчиков, если бы не антенна на башне. Вблизи она наверняка была незаметна, но с этого высокого берега да еще в бинокль смотрелась неплохо. Прекрасная современная антенна, явно не кустарная.

- Как бы там ни было, - сказал Малахов, - срок истекает завтра. Так что этот замок - наш последний шанс.

- Вы говорите «замок»? - капитан Сад удивился, - Вот уж не думал, что они такие. Я всегда, знаете, какими их представлял?…

И капитан Сад, ощущая нехватку слов, попытался передать образ руками, но тут же себя остановил: когда-то его учили, что это неприлично, он все перезабыл давно, однако при Малахове старался держаться «хорошего тона», хотя бы в своем собственном понимании его.

- Мы и до тех еще доберемся, Володя, - сказал Алексей Иннокентьевич.

- Вы их видели в натуре?

Это сорвалось у капитана непроизвольно, без всякой связи с тем, что он до сих пор думал о Малахове. Как бы озарение, перекинувшее мост через пустоту: он ведь ничего не знал о прошлом Алексея Иннокентьевича, а если и задумывался, представления были основаны на собственном жизненном опыте, ну еще и тех немногих людей, которых капитан Сад успел близко узнать Но слово «замок» дало неожиданный поворот мысли, о Малахове вдруг подумалось иначе, он спросил… и понял, что не должен был задавать такой вопрос, что лучше б ему поменьше знать об Алексее Иннокентьевиче… Тот повернулся к капитану, и по выражению его глаз можно было понять, что он тоже так думает.

- Видел, - чуть помедлив, спокойно ответил Малахов.

И они снова стали наблюдать замок.

- Не нравится мне эта штука, - шептал одними губами капитан Сад, - ох как не нравится… нехорошее место… - и еще всякие слова в том же духе. Такая расплывчатость, неопределенность формулировок не была ему свойственна. Но если бы сейчас даже сам начштаба дивизии потребовал от него конкретности - и то капитан толком вряд ли смог бы объяснить, в чем дело, откуда это настроение. А для себя самого он не стал в этом разбираться. Подумал только, что, будь его воля, обошел бы это место стороной. Почему? А почему так бывает, что идет человек по дороге и вдруг чувствует: надо свернуть. Немедленно! Сию минуту!… Он еще колеблется какое-то время, не понимает, откуда это чувство и что его так тяготит - и тут его сбивает автомобиль…

Но капитан Сад не имел права свернуть, да и не хотел сворачивать. От старых солдат он слышал о предчувствиях, знал, что так бывает, но ему до сих пор это ощущение было незнакомо, никогда еще не испытано. Он с любопытством прислушивался к себе, но не более того. Ведь он пришел выручить ребят. И у него было задание. Все, что ему оставалось, это наблюдать, как надвигается неотвратимость в образе игрушечного, залитого солнцем замка…

А Малахов думал о лежащем рядом с ним на песке капитане. Таком деловитом и уверенном специалисте войны. В свои двадцать два года капитан Сад знал о войне все, потому что был ее продуктом, ее кровным детищем. Она научила его думать и смотреть. Она научила его жить. Все через призму войны… Сколько их - таких - встречал Малахов, но только сейчас подумал, каково им придется, когда война закончится и все закрутится по иным - чуждым для них, трудным для них - законам…