Баллада об ушедших на задание. Дот - Страница 114

114

Он хотел точно знать, что победил, и потому остался на месте, почти не вмешиваясь в поединок вездеход да с охраной. Правда, дважды ему все же пришлось открывать огонь, когда немцы пытались произвести вылазки из главного входа. И еще ему повезло: он в самый последний момент успел снять автоматчика, который собирался из окна второго этажа почти в упор расстрелять Сашку.

После этого он взглянул на часы и узнал, что с того момента, когда Володька Харитончук взорвал мост, прошло только девять минут. И решил еще подождать. И был вознагражден за терпение, увидав, что Федя перевернулся на живот и даже пытается приподняться.

Как ни странно, Федя очнулся от боли: проезжая над ним, вездеход задел его карданом. Боль пронзила тело, стряхнула предсмертное забытье, и тогда Федя увидел перед глазами сверкающую россыпь камней. Тут были прозрачные кристаллы и матовые обкатанные шары, темно-красные рваные осколки и густо-желтые, как мед, капли. И все они переливались радужными волнами… Федя попытался выплюнуть что-то, забившее рот, чуть сдвинулся - и фантастический мир упорхнул от него далеко вниз, и тогда Федя понял, что это только песок.

Он попытался вспомнить, где он и что с ним происходит. Вспомнил. И страшный удар в живот, удар, после которого все пропало - вспомнил тоже, и даже того эсэсовца, который в него стрелял. А больше он не помнил ничего, да и ни к чему все это было ему теперь. Он знал, что убит, им овладело безразличие, звуки, запахи и краски поплыли, поплыли мимо - и пропали.

Когда он очнулся во второй раз, он подтянул правую руку и стал выковыривать песок изо рта. Потом увидел кровь на пальцах. Кровь еще не успела засохнуть, значит, он лежал совсем недолго. Впрочем, это не имело никакого значения. Ничто уже не имело значения для него, нигде, во всем мире, и это он знал точно. Я мертв, я уже не здесь, и мне фиг чего-нибудь сделаешь. Меня уже даже пытать нельзя, вдруг понял он, и это открытие наполнило все его существо удовлетворением.

Следует сказать, что боязнь пыток была у Феди, может быть, единственным, зато, неисправимо слабым местом. Однажды в поиске они с капитаном набрели на блиндаж, в котором лежали тела их зверски замученных товарищей. Это зрелище так потрясло разведчика, что с тех пор каждое задание уже только из-за какой-то вероятности попасть в плен стало для него пыткой. Но он считал себя не вправе уйти от ребят, которые научили его всему, что он теперь умел - еще два года назад полуграмотный пастушонок из глухого полесского хутора. От ребят, которые приняли его в комсомол, рядом с которыми он получил свою «Славу». Этот страх не знал ни сна, ни усталости. Но никто не знал о нем. И вот он убит наконец; пусть вместе со мной, думал Федя, но и ему крышка.

Федя начал дремать помаленьку. Это получалось легко и приятно, потому что невесомо легким и каким-то звонким было тело. Состояние отрешенности и воздушности овладевало им все сильней, он ощущал сверху ласковое теплое солнце, а снизу теплую кровь, и ему приятно было, что кровь уходит в землю. И все-таки что-то было не так, что-то мешало. Что-то висело в нем, в груди, темное, как облачко, и он знал, что надо освободиться от этого, иначе не будет ему спокойной смерти, а будет ему смертная тоска и пытка.

Что ж это может быть, с досадой думал он сквозь дремоту, но напрягаться уже не было сил, а тех, что еще оставались, не хватало, чтобы вспомнить хоть что-то. Он забыл, забыл начисто все, что лежало в прошлом, от прошлого его отделяла какая-то черта, грань, прорубленная выстрелом, когда он шел, чтобы выполнить свое последнее задание.

Задание! - вдруг вспомнил он.

А потом еще вспомнил: капитан Сад.

Вот оно!…

Федя даже проснулся вдруг. Черт побери! - ведь ребята рассчитывали на него, как на каменную гору, а он здесь разлегся, ждет пришествия архангелов. А кто за тебя выполнит задание? Кто за тебя? Некому! Некому сделать твою работу…

Он так разволновался, что потерял сознание опять, но возбуждение оказалось сильнее. Он сразу же очнулся все с той же мыслью. Задание! По законам естества ему давно уже пора было умереть, но теперь он знал, что не имеет на это права.

Прежде всего он нащупал сумку. Она была на нем. И тол на месте. И взрыватели. И бикфордов шнур. Такая обстоятельность была необходима: упаси бог, что-нибудь забудешь, то-то наплачешься потом. Как говорила мама: от дурной головы ногам тошно.

Бережней всего он ощупал спички. Он боялся, что они намокли в крови. Обошлось. Да и пальцы уже подсохли. Подходяще для работы.

Потом он посмотрел, как далеко до грузовиков. Потом попытался приподняться, и когда очнулся, оказалось, что он уже в одном из фургонов. Ящики с документами были составлены плотно, подходяще для взрыва. Федя старательно пристроил тол и взрыватель, и шнур, а потом не поленился отвинтить колпачки у обеих канистр, которые приготовил в дальнюю дорогу водитель. Должно быть, запасливый парень.

Потом он перебрался в другой фургон. Ему казалось, что он движется необыкновенно легко - как воздушный шарик, как тень. Правда, был один момент, когда ему подумалось, что ничего этого нет, что он только бредит, что все это происходит лишь в его воображении. Но чтобы разбираться в ощущениях - для этого нужны были силы. И время. А его время истекло. Мое время истекло давно, подумал он безразлично и занялся закладыванием тола во втором фургоне.

Потом и с этим было покончено. Федя почувствовал, что сейчас уже совсем заснет, и торопливо поджег длинный бикфордов шнур, и пока тот горел, он думал, что, если б ему сейчас предложили долгую-долгую жизнь, он не смог бы принять ее, потому что у него не осталось сил для этого; даже чтоб несколько минут прожить - и то у него больше не было духу.

114