Баллада об ушедших на задание. Дот - Страница 46

- Могу я узнать, оберст, кто это гауптман Клюге? - спросил Иоахим Ортнер, чтобы выгадать время на раздумье.

Приказ застал его врасплох. Конечно же, он и виду не подал, внешне был деловит и сдержан, но в мозгу вертелась карусель, он пытался понять все подводные течения и принять решение единственно правильное. От предельной сосредоточенности заломило в висках, и Ортнер уже не видел ничего вокруг, кроме кончика плебейского носа господина оберста. Во всем мире остался лишь кончик носа, который господин оберст ib раздумье почесывал своим плебейским наборным мундштуком.

- Гауптман Вилли Клюге - лучший артиллерийский офицер в приданном полку дивизионе…

Голос уплывает в сторону, скользит мимо сознания. Майор Иоахим Ортнер смотрит, как шевелятся жесткие губы господина оберста. Пока шевелятся губы, можно взвесить все про и контра… Конечно же, риск велик. Но с другой стороны, чем труднее победа, тем выше честь. Имею ли я право рисковать? Да, имею, но в небольших пределах. Я не рвусь в герои - мне важен послужной список. Понимает ли это полковник? А вдруг ему не успели сообщить о дяде? Случая не было - и генерал не сказал… Или же знает и злорадствует, ведь у него есть оправдание - мол, хотел как лучше, считал, что дело верное, прекрасная возможность отличиться… Ах, как все запутано, как мало шансов… Но я ведь не трус! Я только не хочу рисковать напрасно. Не хочу одним разом потерять все только потому, что полковника вовремя не предупредили. А если предупредили?…

Он всматривался в невозмутимое лицо командира полка, но не прочел ничего - ни утешительного, ни настораживающего. Так в смятении чувств он и покинул штаб. Его «опель» возглавил колонну. Грузовики трогались тяжело и шумно. Оглядываясь назад, Ортнер видел в полном свете фар их расплывающиеся массы, от них передавалась уверенность, которая была ему так нужна сейчас на этом совершенно пустынном шоссе.

Начальник штаба механизированной дивизии - полковник с воспаленными глазами, с гордой посадкой седой головы, с отчетливым прусским выговором и прусской же фамилией (перед нею стояло «фон» - вот и все, что запомнилось Иоахиму Ортнеру; фамилия этого полковника сразу не осела в памяти, а потом оказалось, что Ортнер ее забыл) - поджидал его на краю шоссе в своем «опель-капитане». До злосчастного холма оставалось три километра. Полковник предложил Иоахиму перебраться к нему в «опель» и там при ярком свете потолочного плафона объяснил обстановку сначала по карте, затем взял лист великолепной слоновой бумаги и мягким пастельным карандашом уверенно начертил схему: вот это холм, здесь река, шоссе, старица, болото; здесь пулеметные бронеколпаки; возьмите, господин майор, вам на первое время пригодится… Он объяснил, как действовала дивизия, и по тому, какие при этом упоминал детали, - другой на его месте наверняка бы опустил их из-за ложного понимания чести, - было ясно, что он всей душою хочет быть полезным своему молодому товарищу по оружию Майору Иоахиму Ортнеру было хорошо с ним Они были одного круга люди. Он видел, что и полковник это сразу понял, и рад этому. Они узнали друг друга, признали друг в друге себе подобных, и от того, что и другой тебя признал, получали какое-то особое удовольствие.

Беседа заняла у них минут десять. Напоследок Иоахим Ортнер едва удержался, чтобы не спросить, как полковник порекомендует ему действовать. Но что тот мог посоветовать? Если б он знал радикальное средство, дот уже был бы взят.

Но полковник понял, о чем думает Ортнер.

- Мне жаль, что я вас оставляю в столь сложном положении, и даже советом не могу помочь, - сказал он. - Но вас я не жалею, и вы не жалейте себя. Не вы, так кто-нибудь другой. Мы солдаты и обязаны исполнить свой долг до конца… Но не делайте это за чужой счет. Боже мой, этот дот будет взят, конечно же, иначе быть не может, но сколько немецких жизней он уже унес и сколько еще унесет!… Помните это, господин майор. Прощайте!

Следует отдать должное майору Ортнеру. Едва он остался визави с противником, страх покинул его сердце. Это не было результатом какой-либо природной реакции, скажем, отчаяния, когда организм в целях самосохранения «выключает» работающую на пределе психику. Напротив, сейчас это состояние зависело только от его воли. И когда он приказал себе успокоиться и быть уверенным, причем уверенным не только для других, но и для себя тоже, то есть уверенным на самом деле, потому что и от этого зависел успех, он именно таким и стал.

Он понимал: ему предстояло жестокое испытание. И уму его, и знаниям, но прежде всего силам его души. Майор Ортнер к этому испытанию был готов. В конце концов это была его работа, которой он посвятил жизнь, которую изучал всю жизнь.

Когда он подъехал в своем «опеле» к стоящим на обочине грузовикам, по напряжению, которое едва наметилось в работе мотора, он понял, что дорога пошла вверх. Значит, это и есть увал; холм будет сразу за ним, вспомнил майор Ортнер, и недавно пережитый здесь ужас захолодил под сердцем. Но майор не дал ему ходу. Он велел собрать офицеров, объявил задачу и точно показал по карте, где какой роте надлежит стоять. «Остальное на ваше усмотрение, господа. В детали я не вмешиваюсь». Гауптман Клюге получил еще больше свободы. «Где ставить пушки - решайте сами, господин гауптман. Единственное пожелание: хорошо бы подготовить такую позицию, чтобы батарея могла обстреливать огневые точки русских прямой наводкой». - «Яволь, господин майор». - «Позвольте пожелать вам доброй ночи, господа».

И он действительно отправился спать в свою походную палатку, которую успели разбить в кустарнике Харти и Петер, на резиновом матраце, предупредительно надутом не очень туго. И спал три часа. Без четверти четыре он сам проснулся, как по будильнику (своим тренированным чувством времени майор Иоахим Ортнер не щеголял, но гордился), кипяток для бритья уже шумел на спиртовке; и когда точно в четыре в небе появились обещанные «фокке-вульфы», майор уже был гладко выбрит и допивал свой утренний кофе.