Он еще успел поспать несколько часов, и сон был спокойный, глубокий; его ожидала конкретная работа, тут не до нервов. Потом весь день он трудился, да так напряженно, что о первых четырех группах почти и не вспомнил ни разу. Потом наступила ночь, и пятая группа ушла в темноту, и, когда стало ясно, что эта попытка удалась, Малахов тут же, в разведотделе дивизии, лег на дощатый топчан и уже не слышал, как звонили телефоны, как его накрыли шинелью и под голову подсунули свернутый, пропахший соляркой ватник. Проснулся около полудня - в духоте, мокрый от пота, с тяжелой головой. В хате было тихо. Телефоны были вынесены в другую комнату: там они молчали; кто-то разговаривал вполголоса… Алексей Иннокентьевич размял и помассировал руки, потом болезненно-неподвижную поясницу; потом умылся, выпил чаю и, всем на свете недовольный, уехал к себе в Смерш.
И время для него остановилось.
Не зная, куда себя деть, как спастись от назойливых мыслей об ушедших разведгруппах, Малахов маялся, искал себе хоть какую-то работу. Изучил городок, в котором стоял штаб фронта; при этом среди руин сгоревшей библиотеки разыскал несколько книг; они истлели только по краям. Первой Алексей Иннокентьевич проглотил «Айвенго», потом «Анну Каренину», том второй, потом «Частную жизнь герцогини Мальборо»; но когда он все с тем же энтузиазмом углубился в «Приключения маленького зуава», ему стало грустно от мысли, на каком голодном пайке все эти годы он держал свою душу. Но результат этого открытия был несколько неожиданным даже для самого Малахова: он аккуратно сложил книги на подоконник, достал из баула трофейный парабеллум, тщательно его вычистил и пошел к реке упражняться.
План Малахова был простой.
Он не знал даже приблизительно, где находится разведцентр штандартенфюрера Уго фон Хальдорфа. Разрозненные сведения обещали мало: «южнее Львова», «в какой-то долине - горы там не видны, хотя чувствуется, что они близко», «это крепость или вроде того, а кругом пусто»… Но даже этим сведениям вера была невелика, их сообщили пойманные агенты Хальдорфа, причем только один из них заканчивал курс в новом месте, и то он клялся, что привезли его туда в закрытой машине и вывезли тем же способом, так что о дороге он не имел представления. На Хальдорфа это было похоже.
Три уцелевших напарника Масюры-Кесселя (гологорцы) имели связь лишь со львовским СД и о нынешнем убежище штандартенфюрера знали только понаслышке.
Но кое-что Малахову все-таки было известно.
Во-первых, если приказ категорически предписывает Хальдорфу эвакуировать разведшколу в первый же день русского наступления на этом фронте, значит, он расположился неподалеку от линии фронта. Значит, искать его надо где-то в полосе ста - ста пятидесяти километров от линии фронта, не дальше.
Во-вторых, анализ действий партизанских и подпольных групп в этом районе дал неожиданную картину. Оказывается, партизаны, еще прошлым летом представлявшие здесь изрядную силу, затем отошли на юг и запад - в Карпаты, а три отряда перебрались даже в Полесье. Причем ни один из отрядов не ушел по своей воле. Они спасались. Некоторые не успели, например, Гологорский отряд.
И теперь здесь не было никого.
С подпольем сложилось еще тяжелее. Осенью и зимой оно понесло огромные потери и, по сути, перестало существовать. Уцелевшие в местечках и селах явки были наперечет, однако и они вызывали сомнение: окружавшая их пустыня была убедительней.
Точно определить границы этой пустыни Малахов не мог, так же как не собирался приписывать ее создание исключительно провокаторам и контрразведчикам Хальдорфа. Здесь и помимо них было немало полицейских подразделений, в том числе бандеровских, и все это многократно пересекалось жуткой паутиной. И все же после скрупулезного анализа Малахову удалось определить границы зоны, внутри которой находилась разведшкола. Потом он проанализировал карту и наметил двадцать восемь точек, подлежащих проверке. Все это заняло немногим более суток. Одновременно формировались и готовились к поиску группы разведчиков.
Малахов сразу решил, что разведкой фронта он не воспользуется, по крайней мере на первом этапе. Ему требовалось столько людей, что, попроси в одном месте, никто не даст; или нахватают по дивизионным разведкам, оформят на скорую руку и представят как своих; а в дивизиях тоже ведь не дураки сидят, лучших не отдадут.
Не обратился он и к армейским разведкам. Армии пока не получали приказа о подготовке к наступлению, во всяком случае, техника и резервы шли на север - в Белоруссию. Но по всему было видать: вот-вот и здесь начнется, - так что армейские разведки были загружены донельзя. Конечно, получив приказ, они его выполнят, но как? - с неохотой, опять же вторыми составами, мол, и за то скажите спасибо…
А для дивизии выполнить задание в масштабе фронта было лестно. Важность задания подтверждалась и глубиной поиска: свыше двухсот километров. Причем посылали не за «языком», не для уточнения, действительно ли противник прошлой ночью передвинул тяжелый гаубичный дивизион за цвинтарь. Найти разведцентр! Правда, поиск на такую глубину был непривычен для дивизионных разведок, но Малахова это не смущало. Он не сомневался, что в дивизиях есть кадры, не уступающие по боевым качествам лихим фронтовым аристократам, которые целыми днями лузгают «насиння» на лавочках возле ворот, - через одного в смушковых кубанках и каждый в модных брезентовых сапогах, шитых на заказ, и в галифе из лучшего английского сукна с немыслимыми стрелками. Этих не удивишь и не разогреешь ничем. А от дивизионных от гордости дым пойдет. Тщеславие - величайшая сила, усмехался Алексей Иннокентьевич. У него ни на минуту не возникало сомнения, что дивизии дадут ему лучших людей.