- Прежде он жил не здесь. В большой пятистенке… и без сада. И сундук не здешних мест: наш, российский. Богатый был хозяин. Куркуль…
Алексей Иннокентьевич почувствовал, что ноги уже впитали весь жар, и передвинул их чуть в сторону, в нетронутую пыль. Их опять обожгло, что-то поднималось от ступней по жилам; до самого сердца поднялось.
- Хотел бы я знать следующее, Володя, - сказал он, когда смог наконец опять говорить. - Как дед очутился в этих местах? - раз. Где теперь его сыновья? С кем они? - два… - Он вдруг понял, что просто тянет время, хитрит, чтобы лишнюю минутку вот так посидеть, а со стороны это выглядит мальчишеством, даже пижонством, и сам себя оборвал: - Впрочем, все это схоластика.
- Красиво работаете.
- Пустяки. Если бы я не занялся фотографиями, это пришлось бы сделать вам, Володя. И вы увидели бы то же самое.
- Я б их просто не заметил.
- Предупредите деда, чтоб два дня из дома ни ногой. Чтоб печь не топил, ничего не вывешивал во дворе… Короче - надо исключить сигнализацию
Малахов спохватился: его тон скорее напоминал распоряжение, чем совет, а между тем, как условились, командиром группы был все-таки капитан Сад. Но услышать их не мог никто, и дело было слишком важным; капитан вникал в суть и на форму не обратил внимания, Повезло мне с ним, уже в который раз за эти дни подумал Малахов.
- Конечно, это вам решать, Володя… И вам выбирать степень воздействия на старика, - сказал он. Капитан взглянул удивленно и понимающе усмехнулся, и Малахов понял, что реверанс получился неловкий и нужды в нем не было. - Но он - крепкая штучка. Уверенно держится. Его надо на совесть настращать.
- Думаете - человек Хальдорфа?
- Почти убежден.
- Угу… действительно: смотритель при мостике… должность уж больно чудная.
- Он пошутил, Володя…
Когда капитан Сад вернулся, Малахов сидел все в той же позе. Глаза его были закрыты, правая рука придерживала лежавший рядом на завалинке «шмайссер». Он ждал, что скажет капитан, но капитан стоял молча, и тогда Малахов открыл глаза.
Капитан Сад наклонился к нему.
- Вы уже можете идти?
Значит, вся эта остановка только из-за меня, с болью подумал Малахов. Он жалеет меня и бережет. Быть может, даже в ущерб делу.
Ему стало стыдно, он чуть замешкался с ответом и пропустил еще один удар.
- Осталось совсем немного, Алексей Иннокентич.
Малахов выпрямился.
- Да-да, конечно… Я вас не задержу.
Дорога через мост была хорошо накатана. Норик Мхитарян сказал, что это немецкие армейские телеги: видно по ширине колеи. Больше ничего он был не в силах сказать, потому что сегодня в сторону замка здесь промчался на приличной скорости бронированный вездеход, и если до него на дороге можно было что-нибудь прочесть, то сейчас это было исключено - все запорошила пыль.
За мостом капитан Сад запретил разведчикам выходить на дорогу. Они тянулись по расчищенной от кустарника обочине, вдоль самых кустов, пока перед ними не открылась большая поляна. Крюк предстояло сделать изрядный, но ведь не станешь же рисковать перед последним шагом, и они обошли поляну так же добросовестно. Однако едва снова выбрались к дороге, как лес опять отступил и они увидели часовню. Часовня стояла на открытом месте. Сразу за нею начинался луг. Он был огромен - до самых холмов на горизонте, и по нему изредка - всего несколько штук - дубы. А в конце луга был замок. Солнце уже выбрало ложбинку между холмами, и тени вытягивались на десятки метров, сливались одна с другой - готовились к своему недолгому торжеству.
- Жаль, - сказал капитан Сад. - А я рассчитывал опереться на часовню. Готовый дот. Только это западня.
Лагерь они устроили в сотне метров от дороги. Это была совсем маленькая полянка, поперек которой лежал сваленный бурей бук. Случилось это не дальше чем год назад: с вывернутого корневища непогода смыла не всю землю, и на дне ямы коричневая глина была почти не тронута травой.
- Сегодня накормим ребят настоящим ужином, - сказал капитан Сад своему лейтенанту. - Первое и второе, как положено. На гарнир сделать рис.
Это была забота старшины, и Норик Мхитарян даже удивился в первую минуту, что капитан с ним об этом заговорил. Но тут же понял, что Ярина будет занят чем-то другим, и закивал утвердительно, даже языком зацокал:
- Хорошо, джан. Рис буду сам варить.
- Правильно. Я на это и рассчитывал… Костер пусть разведут в яме за корневищем. Но только после десяти. К дороге выставь дозор С пулеметом. И пока светло, Норик, возьми ребят и прочеши кромку леса.
Затем капитан велел Ярине прихватить цивильное, молча, одним кивком поднял с травы «студентов» и пошел через лес к дороге.
Между прочим, у одного из «студентов» - а именно у сержанта Сергея Сошникова - было еще одно прозвище: «технолог», хотя вряд ли даже капитан Сад мог бы вразумительно растолковать, что это слово означает. Когда Сошников появился в роте впервые, капитан Сад, представляя его будущим товарищам, сказал, оглядывая долговязую фигуру новичка: вот у нас появился еще один славный воин, между прочим, образованный человек, в институте учился. На кого ты учился в институте? - спросил он у Сошникова, и тот ответил, что на технолога. Все подивились: и чему только на свете не учат! Это не стало причиной какого-то особого отношения к Сошникову, но прозвище уже прилипло к нему, хотя никто еще об этом не догадывался.
Другой «студент», сержант Рэм Большов, учился в университете и успел перед войной закончить первый курс юридического. Он всем это рассказывал, и слово «юрист» не сходило с ею языка. Под конец он отбросил дипломатию и уже прямо i сворил, что в прежней части его звали только «юристом», и ему эго очень нравилось. Не помогло. Может быть, и так, может, где-то тебя и в самом деле кто-нибудь так называл, сказали ему. Но для нас ты Рэм. Чем плохо? Рэм - и этим все сказано.