Баллада об ушедших на задание. Дот - Страница 16

Мимо неторопливо проплывали черные кресты…

Ромка вдруг очнулся. Что ж я на него смотрю, на гада? - изумился он. Расселся, будто в кино. Даже фашиста насмешил. Корчится. Ну ты у меня сейчас, паскуда, покорчишься. Я тебе такой покажу гутен морген - сразу начнет икаться…

Ромка потянулся за винтовкой. Осторожно потянулся, не хотел спугнуть немца. Но ведь тот смотрел не в сторону - сюда. Он перестал смеяться, и лицо у него вроде бы вытянулось. Однако не отвернул самолетик, продолжал делать очередной круг, словно ему это зачем-то нужно было, а скорее всего что-то в голову ударило, затмение какое-нибудь. Он продолжал делать очередной круг, только теперь уже не высовывался через борт, а сидел прямо и лишь косил глазом в Ромкину сторону, и дергал ртом.

Ромка так же медленно, без единого резкого движения поднес винтовку к плечу, прицелился и повел ее за самолетом, ловя его темп; потом взял упреждение и выстрелил.

Наверное, не попал в летчика, а если и попал, так не очень серьезно. Зато разбудил. Немец кинул машину в сторону, на крыло, высунулся и погрозил кулаком. Ромка разрядил ему вслед обойму; это была пустая трата патронов, но ни досады, ни сожаления не испытал. Он смотрел, как самолетик, набирав скорости лезет вверх, как он разворачивается где-то над совхозам, а может, и чуть подальше, и так явственно почувствовал недосып, что хоть ложись да помирай. Он сидел на серых, рассохшихся, промытых дождями, прожженных солнцем досках, овеваемый легким ветерком, уже прогретым, лишенным прохлады, уже собирающим запахи зноя, чтобы к полудню загустеть и остановиться, изнеможении. Сидел мирно и покойно, и впрямь едва ли не дремал, наблюдая сквозь ресницы, как сердито жужжит далеко в небе маленькое насекомое, Ну вот уже и возвращается…

Ромка натянул сапоги, пристегнул ремень с патронташем, вставил новую обойму и передернул затвор. Туго ходит, отметил он, никогда бы не подумал, что Эдька не чувствует оружия,

Он посмотрел по сторонам - на холмы, рощи и поля - отсюда, с пятнадцатиметровой высоты, вид был прекрасный, расставил ноги, при этом чуть притирая подошвы, перехватил поудобнее винтовку и сказал себе: я готов.

Немец, кажется, только того и ждал.

Несколько мгновений висевший на месте самолетик стал расти. Он мчался прямо на Ромку, несся на него как с горы. Жужжание перешло в рокот, потом в вой, который становился все выше, все пронзительней. Вой несся сквозь Ромку, но не задевал: это для рейхов впечатление, а Ромка к таким вещам был невосприимчив. Он стоял не шелохнувшись, опустив руки с винтовкой, только руки сейчас у него и были расслаблены, но это необходимо - они должны быть свежими и твердыми, когда придет время стрелять. Он следил прищуренными глазами за надвигающимся в солнечном ореоле, в ослепительном сиянии врагом (немец был хитрец, он заходил точно по солнцу) и считал: еще далеко… далеко… вот сейчас он выравнивает самолет… вот он уже в прицеле… он меня затягивает в самый центр… сейчас нажмет на гашетку…

Короткий стук пулемета, всего несколько выстрелов, оборвался сразу, потому что Ромка, чуть опередив его, сделал два шага в сторону, так что левая нога стала на край доски. Пули просвистели рядом, а Ромка уже шел на противоположный край площадки и опять опередил немца: хотя вспышки новых выстрелов трепетали в такт его шагам, пули прошли мимо - там, откуда он секунду назад ушел. Больше ему не успеть скорректировать свою телегу, понял Ромка и засмеялся, но ему тут же пришлось броситься плашмя на настил и даже вцепиться пальцами в щели между досками, чтобы не стащило, не сбросило вниз, потому что летчик озверел и, пренебрегая собственной безопасностью, пронесся в двух метрах над площадкой. Ромке даже показалось на миг, что это конец, но все обошлось, он сел и закричал вслед самолетику:

- Ах ты, гнида! Ты ж меня чуть не уронил!…

Винтовка лежала тут же. Упади она вниз, пришлось бы спускаться - и дуэли конец. Правда, и сейчас у Ромки было предостаточно времени, чтобы спуститься на землю. А там он бы нашел., где схорониться. Но так мог поступить кто угодно - только не Ромка Страшных.

Он подобрал винтовку. Жаль, что не пришлось пальнуть вслед, ведь совсем был рядом - рукой достать можно. Теперь летчик изменит тактику, отбросит джентльменство и еще издали начнет поливать из пулемета. Тяжелый случай. А еще надо придумать, как уберечься от воздушной волны. Если не придумаешь, значит, из бойца, из поединщика превратишься просто в безответную мишень. Это будет никакая не дуэль - расстрел!…

Только сейчас Ромка оценил вполне, как чудовищно не равны условия, в какие поставлены он и немец. Это, впрочем, не поколебало его решимости. Если первые выстрелы он сделал не задумываясь, так сказать, автоматически, то остался на этой площадке сознательно. Тут не было риска ради риска, фатализма, желания испытать судьбу, поиграть со смертью в кошки-мышки. Просто он подумал, что в первом же бою сбить вражеский самолет совсем неплохо для его, Ромки Страшных, вступления в войну.

Самолетик уже мчался в атаку.

Ромка перекинул ремень винтовки через плечо, отступил к заднему краю площадки и опустился на колено. И когда самолетик приблизился до трехсот метров и можно было ждать, что вот-вот ударит по площадке свинцовый град, Ромка соскользнув на уходящее вниз бревно, одно из трех, на которых держалась эта площадка, - и прилепился к нему, обхватив его руками и ногами.

Пули жевали настил. Казалось, кто-то со всего маху втыкает в доски кирку и тут же с трестам, «с мясом» ее выдирает. Последние пули шли горизонтально: немец перешел на бреющий и мчался метров на пять ниже уровня настила и бил, бил, но слишком поздно он это затеял, только дважды пули звонко ткнулись в бревно, да и то далеко от цели, потому что Ромка успел соскользнуть еще ниже. Там был треугольник из поперечных балок, к одной из которых прилепилась промежуточная площадка Ромка едва успел встать на балку, как из-за настила вынырнул уносящийся вверх самолет. Ромка смачно выстрелил дважды и засмеялся. Все-таки бой шел на равных!…