Баллада об ушедших на задание. Дот - Страница 17

Балансируя, он прошел по балке до площадки, но не успел еще ступить на ведущую вверх лестницу, как вокруг засвистели, застучали в дерево, завизжали пули, рикошетируя от железных угольников и скреп.

Чертов немец успел возвратиться!

Только теперь началось настоящее.

Самолетик преобразился. Он ожил. Он перестал быть машиной. Это был вепрь, носорог, крылатый огнедышащий змей, огромный и стремительный. Он вился клубком вокруг вышки, бросался на нее, ревя и визжа, он сотрясал ее, и Ромке казалось, что вышка шатается, что это уже никакая не вышка, а качели: перед глазами было то небо, то земля, площадка летела вверх - и вдруг рушилась в визге, грохоте и реве. И уже чудились ему вокруг страшные морды, ощеренные пасти, и хвосты, и хохот… Немец брал верх. Он уже морально уничтожил этого человечишку, который вертелся юлой, метался среди бревен, как в клетке, и совсем потерял голову. Осталось в последний раз без спешки зайти в атаку и спокойно расстрелять.

Немец брал верх. Он это понял. И это же понял Ромка. Земля колебалась перед глазами, словно крылья огромной птицы, горло было раскалено и забито песком; сердце силилось выскочить из него и не могло. И когда Ромка представил, как был жалок, он сказал себе: «Хватит!» - и встал во весь рост посреди издерганного, расщепленного пулями настила.

Он открыл флягу и спокойно сделал несколько глотков.

Самолет мчался прямо на него, а Рюмка ждал, расслабив руки, давая им передышку, чтобы не дрожали, если ему так повезет; чти ой сможет выстрелить. Он уже не прикидывал, сколько остается до самолета и что сейчас немец делает, когда начнет стрелять. Ромка решил! Не сойду. Это было нужно ему для самоутверждения. А не убьет, думал он, тогда уж я постараюсь не промазать.

Он расслабился весь настолько, что даже отрешился, и несколько мгновений выпали из его сознания, а потом его встряхнуло удивление: отчего же самолет не стреляет? Он был уже совсем рядом - вот-вот врежется - и не стрелял…

Опять рокочущий смерч пронесся над площадкой, но Ромка встал боком, уперся - и выдержал воздушный удар. С выстрелом он все же замешкался. Выстрелил не так для дела, как для разрядки: прошедшие секунды нелегко достались. Он испытал разочарование и новый приступ злости. Ведь немец продолжал с ним играть. Ты у меня доиграешься, пробормотал Ромка, стараясь понять, что означает новый маневр летчика: тот сбросил скорость и как-то нерешительно пошел по кругу - потом высунулся из кабины и погрозил кулаком.

Ромку вдруг озарило: да ведь у него патроны вышли!

Он захохотал и, не целясь, пальнул в сторону самолета.

- Эй ты, паршивый змей! Гнилая требуха! Куриный огузок! Ну давай! налетай! дави! - Еще выстрел. - Что я вижу, ты хочешь оставить меня одного? Ты делаешь мне ручкой? И тебе вовсе не нравится прощальный салют? Ах ты, падло!…

Самолет уже летел прочь, но Ромка, отводя душу, выстрелил еще раз, и бегал по площадке, и еще что-то кричал, размахивал руками и грозил винтовкой. Он кричал всякие слова, а иногда просто «Ого-го-го!» - пока самолет не растаял на востоке. Только тогда Ромка перевел дух и обтер мокрое лицо полой гимнастерки. При этом ой случайно глянул вниз.

Почти у подножия вышки, на тропинке, желтевшей тонкой строчкой посреди июньских трав, стоял немецкий мотоцикл с коляской и пулеметом. Трое немцев давились от смеха, не желая выдавать свое присутствие. Но теперь им не было смысла таиться - и дружный хохот ударил Ромку прямо в сердце.

Он отскочил на середину площадки, сунул пальцы в патронташ. Пусто. И в винтовке осталось только два патрона.

Немцы не перестали смеяться, однако на Ромкино движение ответили: ствол пулемета поднялся вверх, а тот, что сидел позади водителя, в каске и без френча, в одной лиловой майке, слез с седла, отошел в сторону и поднял автомат.

- Ком! - сказал он и махнул рукой. - Ком!

Летчик не мог их вызвать, подумал Страшных.

Это был наш поединок, наше вдвоем с ним дело. Сами, значит, приехали. Небось вся округа смотрела, как мы шумим.

- Салют! - крикнул он и помахал немцам рукой. Он не представлял, как будет выпутываться, и тянул время.

Немцы снова грохнули.

- Ком! - уже требовательней крикнул тип в лиловой майке. - Ты что, не понимаешь, дурак? Может, я неясно говорю? Так у меня есть переводчик!

Автомат в его руках дернулся - и четыре пули продырявили настил вокруг Ромки. Ох и бьет, собака! - восхищенно подумал он и осторожно ступил на лестницу.

Немец улыбался:

- Эй, ты! Брось винтовку, понял?

- Моя не понимайт, - простодушно разводил руками Ромка; винтовку он и не думал бросить.

- Хальт!

Две пули, слева и справа, тугими воздушными комочками махнули возле лица. Но Ромка уже сошел на первую площадку.

Не бояться… Не бояться! Я и с этими справлюсь - только бы добраться до них… О плене он не думал.

Немец уже не улыбался.

- Стой, тебе говорят, паяц. Бросай винтовку! Ну, в последний раз предупреждаю!

Он увидел, что Ромка собирается сойти на вторую лестницу, закусил губу - и две верхние ступеньки разлетелись в щепки.

Ромка побледнел, взялся левой рукой за шаткое перильце - и шагнул на уцелевшую ступеньку.

Автомат поднялся снова.

Раздался выстрел. Стреляли с полутораста метров, может, с двухсот. Немец дернулся, пошел-пошел в сторону, теряя на ходу автомат, запутался сапогами в траве и сел.

Ромка медленно сошел еще на пару ступеней и тоже присел, держа винтовку под мышкой. Немцы забыли о нем, глядели в сторону. Самый раз по ним пальнуть… их двое осталось, а у него - как раз два патрона. Но стрелять отсюда было неудобно: пока примостишься между ступеньками…