- Ага, - Медведев был удовлетворен. В трубке щелкнуло.
- Тю! - сказал Чапа.
- Ты остаешься возле пушки, - сказал ему Тимофей. - Ты слышишь, Чапа? Я иду к тебе… Я сейчас…
Автоматчики были уже близко. Молодые парни в новенькой форме, они шагали легко; склон был пологий, да и засиделись они в кузовах за целый день. Одно худо: в глазах Тимофея они будто расслаивались - двоились и троились - по вертикали и горизонтали. И он уже не мог понять, какие из них реальные, а какие - только отпечаток на сетчатке его глаз…
Тимофей вполз в люк, запер его. Поднялся, тщетно пытаясь удержаться за ускользающие вниз, как в вертящемся барабане, стены. Сделал несколько шагов, волоча за собою «шмайссер»… Свет фонарика метался, сбивал с толку, не давал понять, вверх он идет или вниз… Попытавшись опереться плечом, Тимофей потерял равновесие и сполз на пол. Сесть сразу не удалось. Тимофей решил собраться с силами, но вспомнил, что Чана ждет, и двинулся вперед на четвереньках. «Шмайссер» мешал - Тимофей его бросил. Потом оказалось, что и фонарик куда-то пропал. А потом послышался скрип - знакомый размеренный скрип новых сапог, он приближался, пока эти сапоги не остановились перед самым лицом. Тимофей поднял голову и увидел давешнего немецкого майора… «Тебя нет, - сказал Тимофей. - Я б тебя и увидеть не смог, потому как фонарик потерял… Тебя нет, а вот Чапа меня ждет - это да… Я иду, Чапа… я сейчас…» И он прополз сквозь и продолжал ползти, подсказывая себе: теперь левую руку передвинем, а теперь правую… а теперь левое колено… Как только мог, он спешил на помощь своим товарищам, которые там, наверху, давно бьются с фашистами…
Подъемник был забит осколочными снарядами А если танки все же прорвутся к вершине…
Тимофей вернулся к стеллажам, нашел бронебойный; прижимая снаряд к груди, полез вверх, но сил не хватило, так и застрял в люке. На шум обернулся Чапа. Неторопливо снял наушники, слез с креслица, сначала забрал снаряд, потом зашел со спины и, ловко ухватив командира под мышками, втащил в каземат. Здесь было душно, не продохнуть от дыма и пыли. Впрочем, только что под землей Тимофею казалось, словно он через раскаленную печь ползет. Не стоит обращать внимания.
Стрельбы не было слышно. Только танковые моторы ревели где-то совсем рядом.
- Как, отбили атаку?
- Ще не-а. Хвашисты ще тамечки.
Тимофей попытался свести концы с концами Не сходилось.
- Чапа, - сказал он наконец, - как давно мы говорили с тобой по телефону?
- А я знаю, товарыш командир? То, может, минута вже збигла. А може, и меньше. «Ладно…»
- Подъемник набит осколочными, - сказал Тимофей, - так я тебе на всякий случай бронебойный приволок. Мало ли что.
- Ото добре, товарыш командир, - дипломатично похвалил Чапа и поднял голову, потому что где-то рядом коротко ударил крупнокалиберный, и сразу в ответ сыпанули автоматы. - То не начало, - уверенно определил он. - То Гера на ихних нервах грает.
- Ну, вроде отдохнул. - Тимофей поднялся. - Чем пушка заряжена?
Чапа замешкался; наконец сказал в сердцах:
- Так броневбойный же отам…
Он и не пытался скрыть досаду. Неловко получилось - ну просто слов нет. Раненый командир тратил последние силы, тащил снаряд, чтобы сделать как лучше, а все зря, все уже учтено и сделано другими… Не задай он своего вопроса, Чапа как-нибудь исхитрился бы и Тимофей остался бы доволен собой, а так…
Тимофей засмеялся.
- Там дурень один у меня под самисеньким носом копырсается, - приободрился Чапа. - То я его и стережу.
Это был средний танк с хорошим мотором, а скорее всего механик-водитель на нем был классный. Танк шел уверенней других, подъем брал легче, и техника вождения здесь была мастерская - сразу видать. Его цепкость и ловкость приводили к поразительному эффекту: моментами танк казался гибким. Он должен был взобраться наверх; во всяком случае, его действия убедили Чапу настолько, что Чапа предпочел не рисковать, оставил на время в покое полуразгромленную автоколонну и сторожил только этого врага.
Остальные танки заметно поотстали.
Сначала они взяли слишком широко, и крайний едва не завяз в болоте; оно лежало справа от холма, почти по всей пойме между рекой и старицей. Танк прошел по краю топкого места, уткнулся в старицу и замер на нешироком песчаном пляже. В метре от него раскачивались потревоженные им кувшинки, словно всплыло на поверхность минное поле, красивенькие такие мины с белыми и желтыми взрывателями. Из башни неспешно выбрался на броню танкист, встал на капоте и, закрывшись от бокового солнца ладонью, разглядывал холм. Второй вылез сначала до пояса, затем отжался руками и сел на край башни. Они о чем-то спорили, это даже издали было ясно. Их поведение не было нахальным, скорее беззаботным. Ведь система огня русских не была известна, почему бы не допустить в таком случае - а рельеф местности подсказывал именно этот вывод, - что танк уже вошел в мертвую зону не только для артиллерийского, но и для стрелкового оружия? Но танкистам не повезло. Во-первых, пляж простреливался, во-вторых, это был сектор Герки Залогина. Он снял обоих совсем короткой очередью (ее-то и прокомментировал Чапа), если учесть расстояние, которое Герку от них отделяло. Выстрелы демаскировали Герку раньше времени. Внезапный удар по автоматчикам стоил бы немцам больших потерь, но и соблазн был велик: смешно даже сравнивать автоматчиков и танкистов. Герка пошел на это, не колеблясь. Первые же пули сбили обоих танкистов на песок, но одного словно ветром понесло: он катился по пляжу, как бревно, весь вытянутый в струнку, с закинутыми над головой руками, катился, подгоняемый черт те какой силой, может быть, даже ударами тех же пуль; он прокатился так несколько метров, но шестая или седьмая пуля пригвоздила его к песку. Он затих лицом вверх, с закинутыми за голову руками, и больше не шелохнулся.